Покушение на здравый смысл. Рассказы для молодых юристов - Олег Яненагорский

Покушение на здравый смысл

Рассказы для молодых юристов

Олег Александрович Яненагорский

© Олег Александрович Яненагорский, 2017

ISBN 978-5-4485-1642-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мост

Кабинет следователя транспортной прокуратуры заливало не по-осеннему яркое солнце. Из окна была хорошо видна река и старый железнодорожный мост, построенный еще в начале XX века. Допрос свидетеля по делу о крушении грузового поезда был окончен, и мне не терпелось поскорее уйти домой. Устал я с этим делом, но расследование было почти закончено, и эта мысль помогала тянуть лямку следственной тягомотины.

– Пожалуйста, прочитайте протокол, и если нет замечаний и дополнений к тексту, то подпишите каждую страницу, – обратился я к пожилому путейцу, которого допрашивал почти целый час.

– Вежливые вы все стали, – сварливо протянул свидетель, – пожалуйста, присядьте, пожалуйста, прочитайте, пожалуйста, распишитесь…

– Простите, разве я когда-либо был с Вами груб или невежлив? – спросил я недоуменно. Сегодня мы увидели друг друга первый раз в жизни, и я точно знал, что никогда с ним грубо не разговаривал.

– Да причем здесь ты, молод ты еще, жизни не видел, хоть и следователь, – старик явно разволновался, – вот смотри, видишь полный рот железных зубов?

При этих словах, он широко открыл рот, и я увидел, что все передние зубы у него действительно были металлические. Завершение допроса из стандартной процедуры подписания протокола явно переходило в какую-то иную плоскость. Слов нет, по сравнению с этим дедом, я молод, но все же я следователь и нутром чую изменение ситуации.

– Ну-ну, давайте-ка поподробнее про железные зубы, – сказал я и откинулся в своем крутящемся кресле. Старик тоже откинулся на спинку стула, и было видно, что в нем происходит борьба мотивов – говорить дальше или не говорить? Я же решил резко сменить и тон, и стиль разговора.

– Давай, дед, колись, где зубы железные нажил? Поди, на Колыме срок мотал?

Старик еще немного помолчал, а потом решился продолжить разговор.

– Мне в конце 37-го года было почти 17 лет, и я уже полгода работал разнорабочим на нашей станции. Зачем меня вызвали в отдел НКВД на железнодорожном транспорте, я не представлял, но колени мои подгибались уже на подходе к ихнему зданию. Месяц назад ночью прямо возле депо забрали моего двоюродного дядю, работавшего начальников нашей станции, потом арестовали его жену и сына. Поэтому ничего хорошего от вызова в НКВД мне тоже не ждалось. Когда я зашел в кабинет и назвал свою фамилию, следователь писал какую-то бумагу. Молча посмотрев на меня, он поднялся, достал из сейфа картонную папку, вынул несколько листов желтоватой бумаги, протянул мне ручку и сказал одно слово: «Подписывай». Я подошел к столу и увидел, что это был протокол допроса и на первой странице указаны мои биографические данные.

– А что там… ну, в этом… протоколе написано, я же еще ничего не говорил, – горло мое пересыхало от страха и волнения, и я все время облизывал губы. Следователь снова молча посмотрел на меня, положил протокол на стол, открыл верхний ящик, вынул наган и со страшной силой ударил меня рукояткой в зубы. Я отлетел от стола к двери, ударился головой о косяк и очнулся не сразу, а только после того, как он вылил на меня графин холодной воды.

– За что Вы меня, – прошепелявил я сквозь разбитые губы после того, как вместе с кровью выплюнул на пол свои зубы.

– Подписывай, – снова сказал следователь и протянул протокол моего допроса…

– Я все подписал… не глядя, – закончил старик свой рассказ, – и до сих пор не знаю, что же было в этом протоколе. Слава Богу, живой вышел в тот день из НКВД, видно на мое счастье добрый следователь мне попался… или в хорошем настроении был в тот день. Вот так и живу с думой о том, что может там, что про мою родню было сказано…

– А-а Ваши родственники? С ними что произошло, – спросил я у старика.

– А их всех расстреляли за взрыв железнодорожного моста с целью покушения на товарища Иосифа Виссарионовича Сталина…

– Сталин бывал в наших краях? – удивился я, – вспомнив опубликованные воспоминания его современников, о том, как не любил вождь выезжать из Москвы.

– Да нет, Сталин никогда здеся не был, – горько усмехнулся старик, – поэтому никакого тут покушения не было… да и быть не могло.

– А мост когда взорвали? – уточнил я.

– Да никто его не взрывал, – неожиданно заорал старик, брызжа слюной и тыча рукой в окно, – вон, гляди, как построили, так и стоит до сих пор.

Речь в защиту сквернослова

Уважаемый суд!

Со стороны защиты отрицание фактов было бы непростительной ошибкой. Все, что было сказано в судебном процессе, является истинной правдой: мой подзащитный действительно сквернословил, выражался грубой нецензурной бранью, матерился. Можно найти еще десятки эпитетов тому, что вырывалось из горла моего подзащитного. Можно и по-иному квалифицировать деяние моего подзащитного, например, как оскорбление. Или даже как хулиганство, т.е. действия, грубо оскорбляющие общественную нравственность и нарушающие общественный порядок. Но, как не назови сквернословие, оно все равно останется сквернословием.

Более того, я скажу – нет, не в оправдание – но для полноты картины и ради истины: мой подзащитный сквернословил всю свою жизнь, если не считать самого раннего детства, когда он еще не умел браниться, точнее сказать, пока его этому не научили. Но выученное он хорошо запомнил и однажды, будучи еще невинной птахой, оставшись один на балконе, он собрал целую толпу. Народ «на бис» требовал повторения наиболее смачных выражений.

Но почему он так делал? Что или кто заставил его сквернословить? Я отвечу на свой вопрос просто: это сделала жизнь. И в понятие жизни я включаю обстоятельства и действия людей, научивших моего подзащитного сквернословию и похабщине.

Но, уважаемые судьи, давайте, прежде чем вынести справедливый, законный и обоснованный приговор, рассмотрим жизнь моего подзащитного на фоне огромной картины социальной жизни человечества. Да, часто эта картина рисуется грязными пятнами ругательства и сквернословия. И тот, кто живет среди людей, вольно или невольно впитывает в себя эту социальную грязь. Как сказали бы классики марксизма-ленинизма «Нельзя жить в обществе и быть свободным от пороков и матерного языка общества».

Мой подзащитный жил в обществе людей и он с первых дней начал усваивать грязный язык человеческого общества. Чтобы суд понял, в каких условиях вырос мой подзащитный, я скупыми штрихами набросаю историю развития сквернословия в человеческом обществе в целом, и в России в частности. И пока я изображаю роль мата в нашей жизни, прошу суд не спускать взгляда с того несчастного существа, которое Вы видите сквозь металлические прутья, лишающие его свободы.

Имя первого сквернослова сохранила для нас Библия. Это был Хам, один из трех сыновей Ноя. Он публично смеялся над своим спящим обнаженным отцом и употреблял при этом различные бесстыдные слова. И за это был наказан родительским проклятьем. Но сквернословие не исчезло. Иисус Христос в «Нагорной проповеди» грозил употребляющим бранные слова геенной огненной, но люди продолжают браниться.

Нет страны, где люди бы не ругались с древности и до наших дней.

Возьмем, к примеру, родину европейской цивилизации. Существовал ли мат в Древней Греции? Обратимся к преданиям. В IV веке до нашей эры жил великий математик Архит Тарентский. Именно ему принадлежит решение задачи об удвоении куба. Вообще-то он был человеком стыдливым и боялся произносить непристойные слова. Но когда обстоятельства принуждали его к их употреблению, то он, молча, писал их на стене и указывал пальцем. Таким образом, он все равно матерился, только не вслух.

Общеизвестно, что больше и лучше всех матерятся русские. Наш русский мат, к сожалению, это такая же часть нашего повседневного бытия, как любовь и смерть, как походы по магазинам и трудовая деятельность, как поездки в автобусах и политика, как искусство и мытье посуды.

Перед рассмотрением дела в суде я специально изучил результаты социологического опроса за прошедший год. На вопрос «Употребляете ли Вы в своей речи мат», 12% наших соотечественников ответили «да, часто», еще 48% – «да, иногда», и еще 40% ответили «почти никогда». Но что это означает – «почти никогда»? Этого никто не знает… Один известный человек как-то сказал: «Мы не ругаемся матом – мы на нем разговариваем». Но это, конечно, явное преувеличение!

Русский мат имеет глубокие языческие корни, и принудительное введение христианства ничего не изменило. Часто матерное слово было проклятьем. Но в аграрно-языческой культуре мат мог быть не только проклятьем, но и заклятьем, оберегом: он защищал человека от болезни, скот – от бесплодия, пашню – от неурожая.